Мугунхва

Новелла об истории Чхве называется 無窮花 (мугунхва - это такой подвид гибискуса, символ Кореи).
Осторожно, текст содержит информацию, которая перевернет ваше представление об ангсте в каноне. Упоминания о пытках, членовредительстве и тяжелой судьбе животных.

Все, чего вы не знали о Северной Корее в PP и не хотели узнать

В 2046 году Северная Корея оказалась под предводительством диктатора Кима. В Корее тоже была система цифрового сканирования сонограммы (“отпечатка голоса”), но данные она оценивала лишь в одном психологическом аспекте: верность государству или бунтарские намерения. Таким образом, система отыскивала только тех, кто хотел перевернуть существующий строй. Если обнаруживалось, что замышляется измена, отдел национальной безопасности тут же расправлялся с человеком. Многие люди были убиты; чтобы в государстве сохранялся порядок, “чистки” постоянно продолжались.
Чхве Гусон родился в Пхеньяне в 2070. Его мать была актрисой. В семнадцать лет она родила Гусона одна и переехала в Синыйджу. Дома у них была жуткая обстановка. Так называемый дом состоял из четырех земляных стен и окон, затянутых полиэтиленом. Вход, комната и кухня соединялись вместе; они пользовались тонкими, грязными одеялами; висели сетки от насекомых, которые не давали им покоя. Тоненько выла голодная собака; перед домом росла горько пахнущая трава; безвкусная кукурузная каша больше напоминала воду, а если удавалось поесть суп из соленой китайской капусты, то он казался деликатесом.
Когда Гусону исполнилось пятнадцать, его мать вышла замуж второй раз. Отчим был японцем, получившим гражданство в Северной Корее. Он в свое время проявлял активность на передовых линиях, где разворачивали войну китайские милитаристы, и показал себя еще тогда, когда был простым рядовым. Именно благодаря отчиму Гусон заинтересовался Уильямом Гибсоном. По мере прекращения боевых действий отчим вернулся с пограничного острова Вэйхуа (территории Синыйджу) в Пхеньян с Гусоном и его матерью. Надо сказать, что на острове
Гусон бесплатно поступил в старшую школу. Оценки у него были отличные - потому, что он находил способы заполучить тесты заранее, но однажды допустил промашку и попалил айпи… Гусон тогда думал, что теперь вылетит, но ему помог Гюнтхэ, и они подружились. Когда Гусону было семнадцать, его мать родила дочку (Сусон) и умерла. Отчиму Чхве пришлось вернуться на границу. Гусон и Гюнтхэ взяли маленькую Сусон и стали жить в одной квартире, называя ее «общей дочерью». В университете Гусон специализировался по электронной технике, но имел хронические проблемы с успеваемостью.
В 2094 году диктатор Ким умер, часть военных с острова Вэйхуа взбунтовалась. Хотя мятеж 6-й армии был подавлен, отчим Чхве погиб, когда восставшие начали стрелять по зданию штаба.
Осиротевший Гусон бросил вуз, устроил сестру в элитную школу и исчез, никому не сообщив, куда. Он записался в военную разведку. Там после путча решили, что измерение коэффициента благонадежности надо совершенствовать, возобновили работу в японском направлении и набирали особо многочисленный отряд, где даже для не очень квалифицированного Гусона нашлось местечко; разведчикам при зачислении полагались деньги, на которые он как раз оплатил сестре учебу.
В 2099 году Чхве неожиданно отозвали домой и корабль, на котором его вывозили, в пограничных водах попался пограничному фрегату-роботу. Команда, имевшая указание спасать Гусона любой ценой, отправила его на катере к встречающему корейскому кораблю, и пожертвовала собой, протаранив японского робота. Чхве это шокировало, но встреча со старым другом Гюнтхэ и сестрой на родине позволила ему временно обо всем забыть. Он не знал, что за эти пять лет его друг успел примкнуть к оппозиционной надпартийной организации под названием «Единство», целью которой было возвращение власти одному из многочисленных наследников Великого Вождя. Однако они не единственные искали себе подходящего наследника: детей у Кима осталось достаточно, всех их он благополучно скрывал в глуши при рождении вместе с матерями. В условиях политического кризиса каждая партия старалась легитимизовать себя, подняв какого-нибудь Кима на флаг. Военным с Вэйхуа это настолько не понравилось, что они, благодаря внедренным в пхеньянские политические круги людям, раздобыли список наследников. И начали их планомерно истреблять.
По плану «Единства» на главном, самом большом патриотическом празднике года Ариран после соответствующего представления должен был состояться махровый переворот. На этом этапе Гюнтхэ уже было известно, что настоящий отец Гусона – покойный диктатор. Именно поэтому команда вывозившего Чхве судна так странно себя вела. Ни о чем не подозревавший Чхве, месяц как вернувшийся из Японии, сидел на представлении и не мог понять, отчего все так странно на него смотрят. Его сестра участвовала в выступлении и танцевала. Именно этот момент военные с Вэйхуа выбрали, чтобы начать стрельбу: по поводу торжества отменяли ограничения на поездки, удалось провезти в Пхеньян нужных людей с оружием. Сусон ранили, Гюнтхэ отдал Гусону ключи от своей машины, чтобы тот сбежал. Но далеко уйти им не удалось: на улицах началось полномасштабное народное восстание. Пытаясь выбраться с раненой Сусон через заброшенную линию метро, Чхве попал в руки спецслужбы – той самой, что уже некоторое время занималась жестоким истреблением детей Кима. Они кастрировали Гусона и «пустили по кругу» Сусон, несмотря на то, что она-то к диктатору не имела никакого отношения. Последнему из наследников Кима уже собирались рубить голову мясницким ножом, но тут подоспел Гюнтхэ с отрядом спецназа и вытащил Чхве с сестрой. Все эти события непоправимо испортили благонадежность Гусона, а Сусон оказалась наполовину парализована. Восстание подавили, убив при этом примерно миллион человек, народу предоставили возможность выбирать лидеров самостоятельно, а всем нежелательным элементам предоставили возможность уехать из страны, чтобы не провоцировать новое кровопролитие. Так на корабле, уходящем в Японию, оказываются Чхве, Сусон и Гюнтхэ, который уже в море рассказывает другу о том, как прекрасно все могло сложиться. Чхве обвиняет Гюнтхэ в том, что он их использовал. Гюнтхэ стреляется. Конец первой части.
Во второй части Чхве с сестрой прибывают в Нагасаки, причаливая к берегу на спасательной шлюпке мимо пограничного досмотра. К ней прилагается складной велосипедик, на котором, избегая крупных городов, они пересекают полстраны и поселяются в трущобах Ураясу – на другом берегу залива от Токио. Чхве начинает зарабатывать на жизнь тем, что помогает нелегальным мигрантам и довольно быстро зарабатывает достаточно, чтобы приобрести дом для себя и Сусон. Она по-прежнему парализована и немного безумна, однако Чхве слишком занят, чтобы обращать на это внимание. Живет себе в оборудованном подвале, в соседней с серверной комнате - и живет. На пятнадцатилетие он дарит сестре CommuField в виде прекрасного сада с гибискусами, и сам делает для нее аватар, воспроизводящий прекрасную Сусон – такую, какой Чхве ее запомнил. Разговаривать по-настоящему она не может: в комнате стоит им же собранный генератор речи, общаются они только в виртуальном пространстве. Аватарка разговаривает абсолютно вменяемо потому, что Чхве написал соответствующую программу. Платить за хостинг приходится очень много, где-то в это же время Чхве знакомится с Макисимой и помогает его протеже выбираться из Токио, но осторожничает и больше никаких заказов не берет. К сестре приходит все больше гостей, которым она поет. Гусону кажется, что все идет хорошо. Сусон хочет настоящего концерта – для этого ей требуется арендованный зал, дрон, в точности воспроизводящий внешность ее аватарки и порядка ста устройств виртуальной реальности. Чхве удивляется такому запросу, однако он слишком сильно радуется, что у Сусон складывается музыкальная карьера, поэтому вместо вопроса «почему» решает вопрос «как»: вопреки воле местного “крестного отца” связывается с наркоторговцем и начинает приторговывать сам, распространяя наркотики в академии Осо - где и знакомится с Орьё.
Все это время в реальности обрюзгшая малоподвижная Сусон, покрытая коростой, в своем безумии все еще переживала сцену в подвале и охотно отдавалась каждому мужчине, приходившему в ее виртуальный сад, считая, что спасает этим брата. А потребовал настоящего концерта и куклы, с которой можно было бы заняться сексом в реальности от нее один из поклонников. Не подозревающий обо всем этом Чхве смотрит самое начало концерта - где все еще прилично - и уезжает на последнее задание от наркодилера. Там неожиданно случаются проблемы: дилер оказывается стукачом и провокатором. Только реакция позволяет Чхве вовремя отскочить от выстрела из доминатора, ему обжигает - но хотя бы не отрывает руку. Раненый, он сбегает от сотрудников Бюро, в трущобах на него крысятся за то, что привел на хвосте полицию - и выгоняют. Оказывается, “крестный отец” с самого начала знал о том, что наркодилер - стукач, но по какой-то причине Гусону об этом говорить не стал. Вернувшись домой он замечает, что сервер сестры выключился прямо посреди концерта. Чхве спускается к ней и видит Сусон в обмороке от избытка траффика в мозг и очень много негодующих сообщений от клиентов: как она посмела зависнуть на самом интересном месте. Перехватив управление концертной куклой, одного клиента Чхве убивает сам, на остальных напускает дронов. После этого он отключается от сети, приводит сестру в чувство оплеухами, а она через генератор речи объясняет, что срочно должна возвращаться и всем угодить, и тогда никто Чхве не тронет. Тут-то он все и понимает, пытается придушить ее, но полупарализованная, Сусон все равно пытается уползти на улицу. Это добивает Чхве окончательно, наглотавшись с горя всех, остававшихся у него наркотиков, он осознает, что под видом заботы о счастье сестры получал иллюзию счастья для себя, решает, что подло ее использовал и идет искать. На заснеженной улице происходит их последний разговор, где Сусон пытается что-то ему мычать, а Чхве в наркотическом бреду уверен, что все понимает. Он говорит, что если она ненавидит его – он это заслужил, и пусть она решает теперь, жить ему или умереть. В этот момент Сусон напрыгивает на него, сбила с ног и возможно даже пытается душить – но взрывается от выстрела доминатора: их настиг патрульный. Чхве выбирается из-под останков сестры, дерется с патрульным, выбивает у того из рук доминатор, возвращается к останкам и костью Сусон выкалывает себе глаз, пытаясь покончить с жизнью. Тут появляется Макисима и загораживает Чхве от патрульного, который как раз успел поднять доминатор. После чего цитирует «Заводной апельсин»: «Быть может, человек, выбравший зло, в чем-то лучше человека доброго, но доброго не по своему выбору?», режет патрульного бритвой, а потом рассказывает Чхве, как отомстил полицейскому провокатору, который Чхве подставил. Они немного говорят о смысле счастья, а потом Макисима заявляет, что хороший технарь ему пригодится. Все это настолько пробирает по-прежнему находящегося под воздействием очень тяжелых веществ Чхве, что тот выкалывает себе второй глаз.
Чтобы навсегда запечатлеть перед своим внутренним взором великолепие этого прекрасного мгновения.

Основные даты корейских бедствий:

2046 - введение обязательного киматического сканирования в Корейской Народной Республике
2070 - родился Гусон
2085 - второй брак его матери
2087 - рождение Сусон
2094 - попытка государственного переворота 6-й армии. Гусон входит в число оперативников, занимающихся Японией
2099 - первый том Мугунгхвы - Гусону 29, Сусон 12. Гусон увозит сестру в Японию
2103 - Гусон начинает работать специалистом по побегу, Гусону 33, Сусон 16
2107 - второй том Мугунгхвы - Чхве 37, Сусон 20
2109 - начало дела об экспонатах, Гусону 39
2113 - Гусон скончался в 42 года

Пятиминутка кровавых подробностей для тех, кому нужны подробности:

Нож в коробке скользнул сверху вниз, и пенис Гусона оказался начисто отрезан. Коробку убрали. Свежая ярко-алая кровь ударила струей Хивону прямо в лицо. Ничуть не поколебавшись, он приступил к очередному делу. Прижал к месту отреза прижигатель. Волосы на лобке подпалило, и поднялся запах горелого. Хивон разрезал кожу мошонки и, умело действуя щипцами и скальпелем, удалил правое, левое яичко.
- Ну, попробуй ответить за свой грех, Чхве Гусон! - крикнул Хивон.

И пятиминутка флаффа в море крови:

Автор одного из отзывов на книгу рассказывает, что Макисима только Гусону “позволяет видеть себя угрюмым или болтающим ногами, говорит “вот как”, протягивает платок, чтобы вытереть слезы, подставляет плечо, не обращая внимание на то, что тот измазан кровью”.
В свою очередь Чхве - придя в себя, когда Сусон уползла, грустно думает “Что ж я жив опять остался?”, видит, что дверь открыта, а сестры нет - и ему звонит знакомым голосом кто-то, кого он принимает за Гюнтхэ, и говорит, что есть дело.
- Извини, - отвечает Чхве, - ничего сейчас не могу, наша с тобой малышка пропала, пойду искать.
Здесь и в целом прослеживается мотив Макисимы как второго явления Гюнтхэ, нового хулигана-товарища-по-играм, хотя при этом он описывается сотканным из лунного света и нечеловечески прекрасным.

Сцена встречи Чхве с Гюнтхэ после пятилетней разлуки:

Вскоре в дверь постучали. Открыв дверь ключом, вошел мужчина, неся два изящных фужера и большую бутылку шампанского. Мужчина был подтянутый, в узком элегантном костюме; волосы разделены аккуратным пробором, выражение лица энергичное. Он приблизился, и поплыл запах одеколона. Похож он был не столько на официанта, сколько на многообещающего молодого политика. Увидев его, Гусон почувствовал себя странно. Когда же тот поместил фужеры на поставленный белоснежным крестом стол, их взгляды встретились; мужчина подмигнул ему, и Гусон наконец-то все понял.
- Ты, наверное, прежде и не представлял, что окажешься в таких шикарных условиях. Ну, впрочем, я тоже… Давно не виделись, старина Чхве Гусон.
Он знал этот особенный южнокорейский выговор.
- Гюнтхэ, это ты?

Перевод фрагментов романа "Мугунхва"

Несколько слов об отношениях Гусона и Гюнтхэ

Гусон полагался на Гюнтхэ. В средствах на уход за ребенком ограничений не было: Гюнтхэ с готовностью давал деньги. А на третьем году старшей школы Гусон с сестрой поселился в одной из комнат квартиры, доставшейся Гюнтхэ от отца. Двое мужчин и ребенок – такая странная совместная жизнь; это продолжалось, пока Гусона не отчислили.

Первая встреча с Сусон после разлуки. Подготовка к Арирану

Гусон вновь видел перед собой Пхеньян. Город во мраке. Он был куда меньше блистательного Токио, весь в ночных тенях, тут и там продырявленных. В центре города горела пара факелов: ветшающий, усеянный огоньками монумент идей Сонгун и излучающая сияние башня идей Единства. Пережиток старых времен – и новый символ прогрессивного общества: кажется, пока о нем все судачили, нарастала пустота. Иллюзорное стремление, которое растает, если не говорить о нем снова и снова: такое иногда называют мечтой.
А что же между двумя башнями? Внизу лишь черная поверхность реки Тэдонган, и нет лучей света.
– Мы… не позволим нашей стране погибнуть.
В неожиданно прозвучавших словах слышалась серьезность. Свою родину Гусон желал сохранить не столько ради себя самого, сколько ради сестры – единственного родного человека.
– Она не погибнет. – Приблизившись, Гюнтхэ сжал его плечо. – Мы не допустим. Это и ради Сусон тоже.
– Да.
Чхве Сусон – таково было имя его сестры. Из всей кровной родни осталась только она; конечно же, Гусон относился к ней с нежностью. Сестра воплощала собой все то, что он утратил. Внешность Сусон по большей части унаследовала от отца-японца, но если она вдруг улыбалась, в лице ее проступали черты матери. Когда Гусон общался с сестрой, и ее что-нибудь радовало, именно такие воспоминания всегда посещали его.
А еще Сусон достался дар небес.
– Сусон здорово научилась петь и танцевать.
– Так ты в курсе?
– Что ты устроил ее в Академию Кымсон, да. Ты ведь для этого пошел в антияпонский отряд? Пять лет назад я понятия не имел, куда ты исчез, но решил хоть немножко помочь Сусон и взял над ней опекунство. Она мне, знаешь, как дочь была.
– Прости…
– В таких случаях обычно благодарят.
Гусон хотел предоставить Сусон наилучшие условия для учебы. Под влиянием переворота антияпонское движение, пребывавшее в застое, активизировалось. За девяносто четыре года структура разведки достигла невиданного масштаба; пристроиться там могли даже люди вроде Гусона, которым несколько не хватало талантов. Вступив в их ряды и получив приличную сумму денег, Гусон использовал все на благо сестры. С тех пор прошло пять лет. Пусть встретиться им и не удавалось, время от времени приходили письма, и в них Сусон много рассказывала об Академии Кымсон. Прилагавшийся к письмам табель был безупречен.
– Точно, забыл! – Гюнтхэ шлепнул себя по лбу. – Я хотел тебя удивить и позвал к нам артистку с нынешнего фестиваля Ариран. Она танцовщица, которой поручили возглавить кульминацию “массовых игр”… Просто нечто. Заглядеться можно.
Гюнтхэ широко ухмыльнулся, и в лице его не осталось ничего от бюрократа, каким он казался совсем недавно, а лишь прекрасно знакомое Гусону выражение.
– Вот как.
– Ну же, заходи!
Гюнтхэ хлопнул в ладоши, подавая сигнал, и дверь в комнату отворилась. Ничего не подозревавший Гусон взглянул в ту сторону – и оцепенел, не дыша.
Девочка была одета в ярко-желтое чима-чогори, напоминавшее оперенье соловья. Роскошные черные волосы убраны в прическу, а под ними белел умный, светлый лоб. Грациозно двигаясь, она вошла внутрь; изящно, ни единого лишнего жеста. Подойдя к Гусону, девочка сделала глубокий поклон; лицо ее было опущено.
– Давно не виделись, Гусон-орабони.
– Да… да.
Гусон был в силах только кивнуть. От такой скорой встречи в голове у него не осталось ни одной мысли. Сусон по-прежнему прятала лицо, а сидевший на стуле Гюнтхэ довольно посматривал на них.
– Давно не виделись, Сусон, – в конце концов только это Гусон и сказал. Голос его дрожал. Грудь словно сдавило от неловкости. – Взгляни на меня, пожалуйста.
– Да.
От ее красоты захватило дух. За пять лет ребенок превратился в прелестную девушку. С великолепным макияжем для выступлений ее черные глаза казались еще больше, а слегка нарумяненные щеки выглядели нежнее лепестков. Гусон встал со своего места и обнял сестру. Сусон выросла: по сравнению с Гусоном, в котором было больше ста восьмидесяти сантиметров, она смотрелась миниатюрно, но в его возрасте, наверное, станет высокой. Руки и ноги у нее длинные, а тело тонкое, гибкое. Она вела себя по-детски застенчиво, но ее улыбка, полная восторга, была точно такой, как в его воспоминаниях.
– Прости… Я тебя на пять лет одну оставил.
– О, что до меня, то я безгранично признательна. Благодаря Гусону-орабони я столько всего выучила.
Вот, мол, посмотрите: Сусон встала на цветочную циновку и начала танец. Придворный Танец весеннего соловья – тот самый, который исполняли в пору корейских императоров. Сусон танцевала в маленькой комнате и передавала то, что представлялось ей в воображении. Движения ее рук были легки, а в пальцах трепетало тонкое полотно. Так весной певчая птичка окрашивает все вокруг ликованием, расправляя яркие крылья. Неожиданно мелькнуло краткое мгновение грусти, птица замерла на ветке с осыпавшимися цветами – а потом продолжила свой танец торжества.
Гусон перевел дыхание, ощутив восхищение, а больше того – гордость.
– Спасибо. Ты изумительно танцевала.
Гусон аплодировал, радуясь ее расцветшему таланту. Его глаза затуманились слезами, когда он догадался, какое чувство выражала Сусон. За ее поразительной внешностью скрывалось одиночество. Какой бы одаренной она ни была, шестилетнему ребенку тяжко учиться без родных.
– Прости… Прости меня, Сусон. Я никуда больше не уеду.
Он снова обнял ее. Сусон, по-прежнему захваченная танцем, сперва не отозвалась, а потом, поняв чувства брата, все-таки заплакала. Зарыдала, как дитя.
– Гусон-орабони… Гусон… Гусон-оппа…
Назвала его совсем как в детстве. От слез ее грим расплылся, и Гусон вытер ей лицо. Объятия его были так же крепки, как долга их разлука. Вот где истинная ценность, которую ничем нельзя заменить. Теперь он чувствовал, что по-настоящему вернулся домой.
Из окна Пхеньян выглядел оживленным. Гусон и Сусон сидели в машине, Гюнтхэ – за рулем. Они двигались из города к острову Ныннадо, что у берегов Тэдонган. Гусон соскучился по “внешнему миру”. Его номер в гостинице Корё был все-таки уж слишком роскошный – не по чину. И там для него тоже нашлись дела. Отчет об антияпонской деятельности отправили людям из отдела разведки. Во время медицинского обследования зачем-то взяли анализ крови.
Так прошел месяц после возвращения на родину, а сегодня даже по меркам фестиваля Ариран, длящегося два месяца, был особенно торжественный день. Там предстоит очень важное дело, с которым только ты можешь справиться – так сказал Гусону Гюнтхэ. Определенно, это самый подходящий момент, чтобы раскрылась истина.
– Ариран – захватывающее мероприятие, – пробормотал Гусон, глядя на потоки людей.
– Да, всем так весело…
Сидевшая рядом Сусон кивнула. Ей выступать на нынешнем Ариране. Во время пребывания Гусона в гостинице сестра оставалась с ним. Они постоянно были вместе, не считая занятий в школе.
Сейчас на Сусон был легкий макияж, подчеркивавший невинность, соответствующую ее возрасту. Сама Сусон в униформе – белая блузка, красный галстук, темно-синяя юбка. Переодеться и накраситься предстояло в комнате ожидания при зале собраний. Поскольку многие выступающие в таком виде и приезжают из дома, это довольно благожелательное отношение.
– Орабони, а они кто?
Сусон показала пальцем на что-то за окном. Там, куда ни брось взгляд, толпились люди с плотно набитыми огромными чемоданами.
– А-а-а, торговцы, наверное.
На Ариран всех приглашают по очереди. Обитатели разных регионов, которые в целях соблюдения порядка не могут перемещаться, действуют вместе. Если кто-то совершает поездку в оба конца через Пхеньян, то по пути покупает товары, что нельзя достать дома. А еще существует масштабный бизнес, который разворачивается лишь в такое время. Это “черный рынок”, не встроенный в государственную экономическую деятельность, но люди оказывают друг другу помощь, и Трудовая партия молчаливо терпит его – такова реальность.
Обычно пустующие улицы Пхеньяна в последние два месяца заполнены людьми. Раз фестиваль так удался, то, может, разговоры о беспорядках на острове Вихва – лишь необоснованные страхи? По крайней мере, тревожных знаков нет. Почти не видно и служителей народной безопасности, следящих за предателями.
В этот момент раздался взрыв, слышный даже за закрытым окном.
– Ой, что такое? – обеспокоенно спросила Сусон, поморгав огромными глазами.
– Моллюсков, наверное, на бензине жарят, – ласково ответил брат. – Вкусная штука.
На углу улицы горел небольшой огонь. Моллюски, которых продавали рыбаки, были рассыпаны по бетону, а со стойки подливали бензин, чтобы есть их потом жареными.
– Мы когда-то их на керосине готовили – ничего не вышло, – засмеялся сидящий за рулем Гюнтхэ. – Думали, горючее и есть горючее, а вкус получился жуткий.
– Если бы я не вмешался, ты бы их Сусон скормил, правда?
– Врешь ты все.
– Да реально.
– Тогда давай у Сусон спросим.
– Мне не пришлось их есть, так что в любом случае ничего страшного.
Сусон немного удивленно покачала головой. Словно вернулись прежние дни. Когда эти двое парней, не знавшие, как растить ребенка, отчаянно боролись с трудностями и совершали самые разные ошибки, Сусон всегда так реагировала. На все отвечала улыбкой.
– Ясно тебе, Гусон-хённим?
– Понятно, Гюнтхэ-аджосси.
– Выходит, я старею…
– Ну, в таком уж ты возрасте.
– Да мы же ровесники… Скоро мне уже тридцать будет; как подумаю, так сразу не нравится слово аджосси.
Гюнтхэ убрал руки с руля и скрестил их на груди. Машина тотчас переключилась на автоматический режим управления.
– Слушай, Сусон, милая, зови ты и меня орабони, пожалуйста.
– Простите меня, Гюнтхэ-аджосси. Орабони… только Гусон для меня орабони.
Сусон лукаво улыбнулась и прижалась к брату. Когда ее голова оказалась рядом, Гусон ощутил цветочный запах; таких манер он за ней раньше не помнил.
– Эх, до чего же я вам завидую.

Гусон работает в Японии “специалистом по побегам”. Встреча с клиентом

День, когда высоко над рекой Имджин встанет радуга…
То песня, которая напоминает о погибшей родине.
Нежный голос избавляет от уныния, накатывающего во время работы.
Чхве Гусон, специалист по побегам, едет на мотоцикле по заброшенной подземной сети водостоков под Токио. Возит он клиентов, желающих уйти от закона и порядка – иначе сказать, людей, отказавшихся от покровительства всеохватной системы поддержки пожизненного благополучия “Сивилла”.
Добравшись до места, где уровень воды начинал подниматься, Гусон остановил мотоцикл. Океан затопил это место, и полвека назад оно было заброшено; здесь пахнет морской водой. Гусону нужно было ждать распоряжений, и он слез с мотоцикла. Сняв шлем, слегка тряхнул головой. Взвились отросшие за восемь лет длинные волосы. Он вынул мощный карманный армейский фонарь, повозился с селектором и посветил на мокрый бетон.
Отреагировав на ультрафиолет, проступила бледная линия. Старый знак. Это маршрут, который шпионы использовали для секретной работы. Точнее, это лишь следы былого. Страны, посылавшей тех шпионов, уже давно нет на свете.
– Господин, здесь мы заканчиваем. Дальше заброшенная зона.
– Так гораздо спокойнее… Чертово Бюро, а ведь я вот-вот должен был им отомстить.
С заднего сиденья слез мужчина лет тридцати пяти. Он снял такой же шлем, как у Гусона, и отдал ему. Сложения он был крепкого, но во взгляде читалась тревога. Рубашка спереди запятнана почерневшей кровью. Его “психопаспорт” и измерять не нужно: явно ранил или убил кого-то. Но для специалиста по побегам нет разницы, какой груз несет на себе клиент. Если заказчик, находящийся в другом месте, платит, то все в порядке.
– О, это прискорбно, – съязвил в ответ Гусон, совершенно не скрывая свое отсутствие интереса, и посмотрел в гневное лицо клиента. Криво усмехнулся. – Вообще я не над вашей местью смеюсь. Вы перед тем сказали, что вам стало спокойнее, я и зацепился. Предупредить вас хочу.
Гусон подтянул пришвартованную лодку и достал брошенные на днище весла. – Знаете, господин, теперь вы окажетесь “за пределами” порядка. Как думаете, что там будет? Невероятно жестокие законы природы, только и всего. Ни закона, который защитит, ни наставлений богини-Сивиллы. Придется вам напрячься. Набраться решимости.
– Решимости…
– Что делать – выбирать лишь вам. Вся ответственность на вас.
Гусон вручил клиенту весла, побуждая сесть в лодку, колыхавшуюся в густом мраке вод. Тот принялся грести – неуклюже, трусливо, словно ребенок, впервые вставший на ноги. Забавно так.
– А-а-а, да, – сказал Гусон погромче, глядя на постепенно отдаляющуюся в темноту лодку. – Я дам вам один совет.
Клиент обернулся. Он посмотрел куда-то мимо Гусона – на землю, лежавшую за толстой бетонной границей, которую сам оставил; должно быть, он чувствовал утрату. Гусон горько усмехнулся над этими сожалениями и приставил указательный палец к виску, точно ствол.
– Свою смерть возьмите в свои руки. Это я серьезно.
Наконец темнота поглотила лодку. Кто знает, куда она направится; возможно, во тьме впереди не будет ничего особенно хорошего, но тяжесть своей жизни человек несет в одиночку. Теперь все зависит от него самого.
Стихла песня, звучавшая где-то в ушах. Приятный, отрадный отзвук. Снова сев на мотоцикл, Гусон отправился дальше.

Первое появление Макисимы

Стоя на пристани, можно рассмотреть ночной Токио. Великолепный голографический призрак отражается в воде; волны размывают его, и он распадается на тоненькие осколки света. Мало-помалу иллюминация гаснет. Море успокаивается, и засыпает город.
И все же во мраке ночи сверкает без сна символ процветания – Министерство народного благосостояния, Башня Нона. С достоинством огромной божественной колонны взирает она с высоты на город-храм.
– Ушел без проблем. Ну, дальше уже не моя забота, – прошептал Гусон, управляясь с ручным терминалом. Его худощавое тело было укрыто очень плотной и мягкой кожаной курткой, и дышал он по-зимнему. – Да, плату, пожалуйста, сразу наличными. Я ведь специалист по побегам; не очень весело будет, если деньги убегут от меня.
Через подцепленное к уху переговорное устройство он услышал ответ – любезный голос нынешнего клиента: – Я понял, Чхве Гусон. Вообще… я тут практически рядом.
И тотчас в проем между сваленными контейнерами прошел мужчина.
Когда городские огни потухают, и над землей встает темнота, луна в ночном небе горит ярче. Изящный молодой человек, весь окутанный лунным светом, с серебристыми волосами, в необычной белоснежной одежде, был словно очерчен легким голубоватым контуром. Ослепительный, как если бы от него естественным образом исходило сияние.
– Макисима-но-данна, – Гусон внутренне усмехнулся. – Вы удивили меня. Не думал, что вы придете сюда.
– Ты рискуешь собой ради денег; чем раньше получишь их, тем лучше, правда?
– Что верно, то верно.
Гусон принял протянутый Макисимой бумажный пакет. Выглядел он вполне плотным. Сколько и было назначено.
– Да, в своей погибшей стране ты набрался опыта… умеешь побеги устраивать. Ушел от слежки Бюро общественной безопасности.
– Нам, шпионам в Японии, надо было это уметь. Мы ускользали от преследования и казни, гоняясь за секретами “Сивиллы”. Нас так просто не поймать. Да, что теперь с клиентом-то будет?
– Ну, кто знает. Он все говорил, что хочет устроить общественный переворот, я ему и помог в некоторых делах, но он меня разочаровал. Убил кое-кого и распсиховался от страха. Дальше им займется Сэнгудзи-сан – он хотел попробовать, слышать ничего не желал. Я ему и доверил все.
– А-а-а, тот пожилой господин-фетишист.
Гусону вспомнился веселый старик, для которого он по просьбе Макисимы организовал обратную дорогу к огромному особняку в городской зоне. Если сказать коротко, то был маньяк-мономан, охотившийся за заблудившейся добычей на месте расправы, устроенном из наземного резервуара для воды.
– Он занятный. Тебе бы с ним повстречаться.
– Нет, я воздержусь. Мне себя жалко.
Макисима с досадой пожал плечами, затем сел на пирс и лениво свесил ноги, гладя обеими руками голый бетон. Задрал подбородок. Морской ветер играл с развевающимися волосами Макисимы, а тот наслаждался, будто его щекотали.
Странный он человек. Тесно общается с ненормальными личностями, вовлеченными в беспорядки, или маньяками; собственно, зачастую с Макисимы все и начинается. И при этом он всегда хладнокровен и спокоен. Совершенно лишен мрачности, даже кажется свежим и веселым.
Но если подобраться поближе, все становится ясно: он словно укутан опасным густым духом убийства для удовольствия, точно невидимым плащом. Где бы ни царило разрушение, предчувствие толкает его туда. Он как человек-водоворот, порождающий хаос. Нет уж, втягиваться в это не хочется. Макисима, конечно, платит невероятно много, но терять бдительность нельзя ни в коем случае.
– Кстати, как тебе, человеку “извне”, видится это общество?
Взгляды их внезапно встретились. Прекраснейшая улыбка. Оброненный вопрос. Макисима указывал на спящий Токио – последнее государство, где правил закон. Цивилизованный город. Рай, где все горячо стремятся жить благополучно. Совсем не такое место, как страна, которую Гусон потерял.
– Ну… Как дивный новый мир, наверное?
– Олдос Хаксли… Хорошо. Тебе нравится этот роман?
– Когда-то я приметил его у отца на полке, но дальше названия дело не пошло.
– Вот оно что.
– Сюжет был трудный, я его сразу и отбросил.
Макисима слегка надулся. Детская гримаска, но ему и она идет – просто невыносимо.
– Это зря… Когда в следующий раз встретимся, я дам тебе почитать.
– Если у вас будет ко мне поручение, тогда…
– Ладно, в случае чего я позвоню. Спасибо за работу.
– Да, до встречи.
Развернувшись, Гусон зашагал прочь. Ему нужно вознаграждение, только и всего. Чтобы выжить, чтобы позволить жить другому человеку, надо продолжать зарабатывать.
Он направился в сторону дома.
Зарядил слабый дождь, и луна в ночном небе потускнела, подернулась туманом.

Разговор с “начальником трущоб”

Гусон поприветствовал старика, который тихо работал за завесой пара, поднимавшегося от золотистого бульона в продолговатом котле. – Позвольте войти, Консьерж.
– А-а-а, Гусон. С работой все путем?
Хозяин отвлекся от готовки и выпрямил сгорбленную спину. Это был невысокий старик. Лысина прикрыта сеточкой; глаза узкие, и один утратил блеск из-за бельма, а лицо испещрено морщинами.
– Да, без заминок, – Гусон протянул хозяину часть денег. – Вот плата за использование мотоцикла ночью. Примите, пожалуйста.
– Раз, два, три… Не многовато ли, а?
– Это моя благодарность. С такой сомнительной работой, как у меня, беда в том, что невозможно угадать заранее, когда будут деньги. В прошлом месяце вы изволили подождать с оплатой и очень меня выручили.
– Ты порой задерживаешь взносы, но за восемь лет ни разу меня не надул. Это редкая честность, конечно, но смотри, как бы тебя из-за нее не употребили.
– Я буду осторожен. – На лице Гусона появилась кривая усмешка. – Обмануть или быть обманутым – это “закон джунглей”. На материке дерьмово было. Одни уроды, которые людей за людей не держат…
– Людям нужен порядок.
– Всем сердцем понимаю. Иначе… будет просто ад.
Так погибла его родина и другие страны.
– Сейчас тут у нас сплошь те, кто бежит от Сивиллы; занятно было увидеть такого человека, как ты, просочившегося в страну.
– Я вам признателен, Консьерж, – Гусон прижал обе руки к коленям и склонил голову. – Вашей милостью мы имеем возможность жить.
– Ну, не кланяйся так. Ты мне, я тебе – все взаимно.
Настоящее имя Консьержа Гусон не знал, да и никому в районе Ураясу оно, наверное, не было известно. Он из тех, кто помнит времена до введения порядков Сивиллы. Посредник и представитель жителей Ураясу. Своего рода князь.
– Ну ладно, сегодня ты славно потрудился, не выпьешь?
– Простите, надо еще о сестре позаботиться…
– Мужчине нужно уметь выпить, - Консьерж рассмеялся гортанным смехом. - Сколько там сестричке-то?
– Уже скоро двадцать.
– Трясешься ты над ней… Отделяться бы пора, братец.
– Да, в общем… Вот скоро будет она наружу выходить, и тогда…
Гусон машинально встал; когда он направился к выходу, Консьерж окликнул его, будто вспомнив что-то.
- Да, Чхве Гусон. Ты думай хорошенько, с кем имеешь дело.

Гусон в академии Осо

Это академия Осо – элитная столичная школа, где в основе всего лежат “целомудрие и достоинство – забытые традиционные добродетели”. Используя голографический камуфляж, Гусон придал себе образ девушки. Короткие волосы, лицо андрогина – черты правильные, но хорошо стирают индивидуальность. Высокая фигура, одежда – классическая униформа-матроска. Имя на поддельной студенческой карте – Чхве Сусон: иностранка, принявшая японское подданство и зарегистрированная как полугражданка.
Его клиентка еще не явилась. Гусон стоял в коридоре у окна, выходившего во двор, и рассматривал пейзаж снаружи. Стекло в деревянной раме со временем подверглось коррозии и несколько искажало вид. Стояло зимнее утро; с серых облаков лился солнечный свет, и цвета казались слабее. В саду английского стиля, хоть было и зимнее время, все буйно цвело, и зелень выглядела пышной. Но это лишь виртуальная картина, созданная голографической проекцией. К слову сказать, старомодная наружность школы тоже была лишь частью рекламного спектакля.
Девочки направлялись к школе; с живостью, свойственной их возрасту, они обменивались приветствиями, но и соблюдали манеры. Сад вечной весны, утопающий в иллюзиях: неужели от него не становится неуютно на душе? От пронизывающего ветра эти цветы нисколечко не колеблются; Гусон совсем иначе на них смотрит, а девочки ничего не замечают. В таком мире они родились и были воспитаны.
Наконец он увидел свою клиентку. Она быстро шла к шкафчикам для обуви, опустив лицо и ни с кем не говоря. Гусон тут же зашагал к ней. В коридор хлынула целая толпа школьниц: они направлялись к лестнице у шкафчиков.
Добрый день. И вам доброго дня.
Даже если знакомых здесь не было, звучали приветствия. Так делал и Гусон. Но достигнув низа лестницы и подойдя к девушке, он произнес другие слова. Пригнулся, словно соблазняя ее, и прошептал: – Лучше полграмма, чем ругань и драма.
Девушка с опущенным лицом, будто стесняясь, тихо ответила: – О, где моя сома.
Пароль и отзыв сошлись верно.

Гусон мысленно обращается к Кагари

Рядом со мной мальчик-патрульный; он догнал меня. Разумеется, лицо его искажено шоком. Само собой. Раз ты человек, то какое еще у тебя будет выражение. Тем более если это должно оборвать твою жизнь, потому что тебя сочли неподходящим. Скажи, славный мальчик, когда твоя жизнь закончится, хочется тебе того или нет, будешь ты улыбаться? Я – улыбаюсь.

Эпилог

Перед ним была сверкающая поверхность воды. В небе сияла радуга – так иначе зовется мост, соединяющий два разделенных потоком берега. Гусон стоял в поле один. Кто-то звал его по имени. Был ли то образ родины, скрытый в его сердце? Прекрасные дни, погребенные в воспоминаниях? Он не знал. Реальность это или наваждение…
Как бы там ни было.
Лишь красота была истиной.
День, когда над великой рекой высоко в небе встанет радуга…
До него донеслась песня.
Другой берег реки был весь усеян буйно цветущими мугунхва.
Дул ветер, и танцевали бесчисленные лепестки, превращаясь в то, что он когда-то потерял, принимая истинный вид. В бесконечно простирающемся саду возникали люди, расстилались дороги, вставал город.
Когда мои любимые звали меня на берегу реки…
Там стояла его мать. Удивительно: она была такой, какой стала бы через много лет, если бы не умерла и дожила до старости, но совершенно не утратила красоту. Рядом с ней – два старика. Один, чье тело все было покрыто шрамами, копал землю. Другой сидел на стуле и читал книги из большой стопки. Увидев Гусона, они поманили его к себе. А кроме них были еще люди, люди – множество людей.
На берегу его с почтением, словно слуга, ждал мужчина. Гусон невольно усмехнулся с горечью, и его лучший друг поднял голову, дерзко улыбаясь. Ничуть не изменился, чтоб его. Впрочем, пусть так и будет.
Образ родины, сокрытый в моем сердце, ускользает…
Наконец он сорвал единственный нарцисс, цветущий у реки, и едва не перестал дышать: цветок обернулся прекрасной девушкой. Да, я перед тобой виноват. Заставил тебя ждать. Ну, идем же! Возьмемся за руки и шагнем вперед. Она протянула руки – давай же, скорее. Не стоит торопиться, осторожнее. Через реку – к саду.
Одна передышка за другой. В конце концов у кого-то из них вырвалась песня.
Пусть звучит наша дивная мелодия. Мы вместе навсегда. Навсегда.
Даже великому потоку не разлучить нас.